Неточные совпадения
Но пьеса выдержала и это испытание — и не только не опошлилась, но сделалась как будто дороже для читателей, нашла себе в каждом из них покровителя, критика и друга, как басни Крылова, не утратившие своей
литературной силы, перейдя из книги в живую
речь.
Бывая иногда, по своему положению в свете и по своей
литературной славе, в кругу людей так называемого высшего общества, Загоскин не мог не грешить против его законов и принятых форм, потому что был одинаков во всех слоях общества; его одушевленная и громкая
речь, неучтивая точность выражений, простота языка и приемов часто противоречили невозмутимому спокойствию холодного этикета.
Он смотрел с улыбкой превосходства на все русское, отроду не слыхал, что есть немецкая литература и английские поэты, зато знал на память Корнеля и Расина, все
литературные анекдоты от Буало до энциклопедистов, он знал даже древние языки и любил в
речи поразить цитатой из «Георгик» или из «Фарсалы».
Судя по знаменитому стиху «Кому венец? мечу иль крику?» [Строка из стихотворения Пушкина «Бородинская годовщина» (1831).], предполагали, не без основания, что Пушкин решительно] не признавал силы
литературного убеждения; между тем напечатанные ныне статьи его [о Радищеве,] о мнении. г. Лобанова [
Речь идет о статье Пушкина «Мнение М. Е. Лобанова о духе словесности как иностранной, так и отечественной» (впервые опубликована в «Современнике», 1836, кн.
Однако не их человеческая вдохновенность, придающая им естественную неотразимость и
литературную привлекательность, делает их священными, но присущая им сила Божия [Теургическую силу, присущую Библии, не следует смешивать с теми свойствами словесной магии, которые связаны с известным ритмом, стихотворной
речью и под.
Опять — несколько шагов назад, но тот эмигрант, о котором сейчас пойдет
речь, соединяет в своем лице несколько полос моей жизни и столько же периодов русского
литературного и общественного движения. Он так и умер эмигрантом, хотя никогда не был ни опасным бунтарем, ни вожаком партии, ни ярым проповедником «разрывных» идей или издателем журнала с громкой репутацией.
Аскоченский мне сам читал эту
речь, замечательную как в
литературном, так и в историческом отношении, и читал он ее многим другим, пока об этом не узнал покойный митрополит московский Иннокентий Вениаминов.
Где-то и у кого-то в Киеве должен храниться один очень драгоценный и интересный
литературный клад — это одно действительно меткое и остроумное сочинение В. И. Аскоченского, написанное в форме
речи, произносимой кандидатом епископства при наречении его в архиереи.
Он смотрел на себя уже как на ветерана, не решался задумывать и выполнять большие произведения; но как только заходила
речь на какую-нибудь общую художественно-литературную тему, он высказывался всегда в тоне искренней преданности задачам творческой литературы.